ПРОВАЛ В ПАМЯТЬ
записано по просьбе Ма-цзы
1.
…Движение началось. Направляемся к Москве, а затем сядем на другой поезд «Москва – Лабытнанги», который и довезёт до места назначения. Не могу сказать точно куда это движение направлено. В пространстве - вперёд, во времени - назад. И эта разнонаправленность всегда порождает внутренние противоречия. Прежде всего от невозможности увидеть вновь. Всегда видишь сквозь призму того, что когда-то было. И особенно потому, что место, куда я еду, мои глаза видят крайне редко. От этого наплыв воспоминаний по яркости прямо пропорционален реальному переживанию присутствия в новь…
Поезд. Ритмичное постукивание колёс и лёгкое содрогание вагона. За окном много травы. Пробивающаяся зеленая среди прошлогодней высохшей. Образ жизни и смерти в одной среде, в единой перспективе. Мелкие домишки убегают от взгляда, который невозможно сфокусировать от быстроты движущегося состава. Но вот скорость снижается, замедляется и затихает римт-стук. Возникает ассоциация с дрезиной из фильма Тарковского «Сталкер», на которой главные герои удаляются в зону. Такая медленность и молчаливость картины при гипертрофированном стуке колёс…
Остановка. Так обмирают мысли, иногда останавливаясь перед вновь зарождающимся бегом-потоком, зацепившись за идею.
Еду в свой вечно теряемый мир. С безмятежностью гор, молчанием древнего леса, небом, которое не бороздят самолёты, горной речкой, холодной до ожога даже в самые жаркие летние дни. Может быть в последний раз еду.
Поезд снова тронулся. Набирает ход, учащая стук. Укачивает ко сну…
2.
…Может это сосны или кедры, не уверен. Но заходящее солнце отражалось в рассеянных на холмистой местности светло коричневых стволах…Промелькнул встречный поезд, на мгновенье тоталитарно скрыв заход уходящего на покой после дневных трудов светила.
Вечереет. В глазах рябит от быстро мелькающих теней от веток деревьев. Пробивающийся свет подчёркивает отсутствие ещё не появившейся листвы. Где-то ближе к горизонту серофиолетовая туча разряжается дождём и иногда закрывает Солнце. Как сейчас…
Провода словно нотные линии ждут переложения пейзажа в мелодию.
Вечереет. Какое яркое слово, насыщенное цветами и красками, тонкой игрой света и тени. Голубые, ярко-желтые, темно-серые тона – импрессионистски размыто складываются в единую картину за мелькающими деревьями…
Стемнело. Редкие фонарные вспышки и их отражения в окнах поезда.
3.
Граница вещи – то же, что форма. Всё имеет контуры , очертания, свои место и время; всякое слово, поступок, событие. Мир культуры, в которой дехронологизация и монтаж отменяют «власть границы» - это мир «после смерти вещей».
4.
Город Moskow . «Москва» уже почти не звучит в многолюдном технократическом мегаполисе, в котором только небольшие и малозаметные места дышат подлинностью.
Данилов монастырь. Идём к нему ранним утром. Утро раннее, промозглое, моросящее, слегка ветряное и почти безлюдное. Встречаем белые стены подобные тем, что видишь на картинах изображающих виды Древней Руси. Входим внутрь. Тихо. Чуть больше семи утра.
Начинается пасхальная Литургия…
Простояли на одном дыхании.
5.
…Дождавшись поезда, заходим в вагон и усаживаемся на свои места.
Поезд двигается от Moskow в пространство по всем параметрам прямо противоположное: по плотности населения, по степени бесшумности, по качеству окружающей среды и по возможности глубоко понять то, для чего ты… От книжно-наушниковой среды метро.
Мы уезжаем, но движемся вперёд…
_________________________ part 2
ПРИБЛИЖЕНИЕ 1.
Границу между первой и второй частью путешествия в движении к крайнему северу сразу проложили пятна снега, появившиеся в мелькающем за окнами поезда лесу. Похожие на куски белой материи, раскиданной нерадивой швеёй в лесном пространстве сообщали глазу об иной атмосфере, раскрывающей себя перед взглядом. Это уже север. Нет пробивающейся на ветвях деревьев зелёной листвы, но ещё есть застывшие фрагменты снега, бережно и стойко хранящие память о календарно ушедшей зиме.
2.
Так проходит первый день отдаления от Moskow и углубления в северное пространство. Поезд прорезал дорогу памяти и забытым ощущениям того, чем жил долгие годы детства и отрочества. В душе под ритмичное стук-покачивание поезда оживают-вспыхивают ощущения и н о г о , забытого в воздухе, в абстрактности чёрно-белой атмосферы ещё не наступившей весны…
3.
Утро следующего дня. Это уже совсем север. Ещё недавно только белые пятна снега разрослись за ночь до сплошного покрывала (словно та нерадивая швея убоялась своего небрежения и скроила за ночь это полотно до идеальной цельности). Слепящая белизна снега изредка нарушается чёрными вкраплениями редких проталин и теней под ярким солнечно-голубым небом.
4.
В смешанном лесу, берёзы выглядят как давший всходы снег, устремившейся к своей родине – Небу, с которой сорвался когда-то…
5.
…Вчерашняя пасмурность и дождливо унылое забвение города M / W с бегущими монотонно домишками, лесом и встречными поездами, сегодня сменилась солнечной яркостью…И когда пропадает лес и виден горизонт, то в мгновенье пробегаешь взглядом до границы мира. Но сам горизонт очень далеко и это не обман зрения. Сначала дорога, затем дома, белая простыня снега. Пролески. Кустарники. Ещё дальше мелкие, словно игрушечные домишки. Вновь лес. Вспышки снега, отражающего Солнце. Затем сплошная полоса уже не деревье, но леса и …край мира. А взгляд схватывает это за долю секунды…
6.
…Во время поездки читаю книжку Юргена Хабермаса о модерне, но под неё только засыпать хорошо, сознание моментально отключается…
7.
Огромные стройные сосны. Словно иглы готических соборов…
8.
Похолодало даже в поезде. Дует, какая-то прохлада проникает и движется внутри. Мы всё больше и дальше погружаемся в настающую зиму, которой неведомо человеческое календарное ощущение времени. Календарное 16-е апреля не означает для этой местности слишком многого и ассоциации с весенним пробуждением абсолютно неуместны. Только удлиняющийся день и солнечность. Ничего больше.
9.
Вечереет, хотя Солнце ещё высоко и его свет во всём подобен дневному…
__________________
part 3 
1.
Новое утро иначе открывает северным мир. Первое, что свидетельствует об изменении – уменьшение деревьев в размерах и количестве. Плотные сосновые стены обратились за ночь в редкие кустарникоподобные деревца и островки хилых полярносеверных ёлочек, расположенных белой простыне снега под низким серым небом.
2.
Какое-то время нас сопровождает дорожка следов от проехавшего недавно снегохода. Она то удаляется в пролесок, то вновь приближается к железнодорожному полотну, сообща о присутствии человека…
3.
Остановка. Будем стоять около двух часов на этой станции. Она узловая. Часть вагонов, включая нас, отцеплены от основного состава, который продолжил движение по направлению к Воркуте. А мы будем ждать своего пути. Вскоре будем присоединены к другому составу и тогда уже до конечной остановки, до Харпа.
Станция называется Сейда. Всего несколько домов и бесконечное пространство холодного неприветливого северного пространства. Только здесь, в этом краю переживаемого как бескрайнее, подобно океану или даже космосу…Снег, домишки, хилые замёрзшие деревья – всё отсылает к какому-то самозабвению. Даже не отсутствию памяти, а той крайне безвременности и постоянству, в котором невозможно проследить и даже наметить разницу между «тогда» и «сейчас». Длящееся настоящее. Краткая весна как робкий всплеск иного наполняет этот мир неповторимой и аскетически выстраданной красотой северной природы. И затем вновь погружение в зимний сон.
Где-то вдали снежное пространство сливается с серым небом и это отсекает последнюю надежду на удовлетворение тяги зрения к его привычному занятию – различению. Его нет. Различие настолько минимально, что взгляд городского жителя устаёт и передаёт душе сигнал о своей немощи, отчаянно взывая о помощи. Всё здесь сплошной, бесконечный отказ от того, что наполняет Moskow (… метро … беготня - неуспевающих- никогда … высотно- бросающиеся- в - небо - здания …).
5.
Характерная черта этого мира – редкость . Всё здесь редко или даже единично. Всё создано, чтобы увидеть любую вещь на фоне остального пространства. Деревце, куст, почти сравнявшийся с землёй уставший от давности и забытости людьми домик…Всё противостоит (не ведая об этом противостоянии) скоплениям и пустой динамике городского существования. Редкость и статика.
Иногда пролетает птица, проходит человек, проезжает поезд, где-то вдали пробегает заяц. И всё на фоне античной статики этого мира. Всё это медленно проплывает перед замирающим сознанием, ожидающим продолжения пути…
6.
В этом месте время переводишь на два часа вперёд и эти исчезнувшие два часа как-то метко подчёркивают метаморфозы сознания, в которые оно проваливается и увлекается даже не желая того…Может быть где-то здесь Эйнштейна озарило?
7.
…Покосившиеся заборы-ограждения, поставленные ещё в период сталинских репрессий заключёнными уже давно не функционируют как снегозащитные плотины от частых зимних заносов железной дороги. Во многих местах они слегли на землю. В других перекошены и разбиты.
8.
Начинаются горы. Новое, что-то требующее чуткости взгляда и щепетильности речи…
Словно всплески застывшего снега, плавные и широкие жесты Творца. Контуры тех, что ближе более чёткие, а те, что вдали напоминают осевшие облака, уставшие от монотонности бесцельного движения и нашедшие покой на земле, оставшись дымкой древних вулканов навеки схваченной морозом…
9.
Недалеко от дороги постоянно бежит белее снега заяц, не боясь людей спрятавшихся в коробках движущегося состава…
10.
Начались горы по обе стороны поезда. Тянущиеся хребты похожи на кардиограмму спящего под белым покрывалом древнего северного мира.
Проезжаем станцию «Полярный Урал», отмечающую сознание края более чётко – мы переехали невидимую границу, за которой крайний север. Мы оказываемся поту сторону картографического пунктира отделяющего эту часть мира от всего остального и как бы указывая на малопригодность его для жизни людей.
11.
До приезда в Харп осталось совсем немного. Заканчиваю пока…
продолжение следует...
вернуться на
|
